— Все — это все, — пожал плечами я. — В бараке уснул и не проснулся.
— А Леон Алвис?
— Скорее всего, давно под пирс спустили.
— Получается, мы нашли одного из проходивших по делу «Ржавой кирки» каторжан, но это ничего не дало…
— Еще как дало. — Расстегнув плащ, я принялся прямо на пол скидывать кожаные одеяния братьев-экзорцистов. — Теперь нам точно известно, что вернувшиеся с полуночи каторжане всего лишь марионетки, которых дергают за нитки спрятавшиеся внутри бесы. Сколько их, кстати, всего пропало?
— Неважно, — отмахнулся от меня хлыщ.
— Неважно так неважно, — хмыкнул я и направился на выход: — Проводите, что ли…
Вернувшись в камеру, я сразу же завалился на койку и закрыл глаза, пытаясь отрешиться от окружающей действительности. Отрешиться не получалось — внутри билась переполнявшая меня потусторонняя сила. Билась, жгла, искажала восприятие, заставляла непроизвольно подергиваться пальцы.
Кое-как расслабив сведенные судорогой мышцы, я заставил себя успокоиться и только после этого начал разгонять по телу вырванную из беса энергию. А затем вить из нее тончайшие жгутики и рассеивать, растворять, поглощать. Делать своей неотъемлемой частью. «Путь мыслителя», раздел «Медитация как основа развития личности», глава «Тело как инструмент».
Сколько провалялся в полубессознательном состоянии — не знаю, но очнулся еще засветло. Собрал остатки растекшейся по телу потусторонней хмари в один коловший холодом комок и схоронил его под сердцем. Потом поднялся на ноги и неуверенно потянулся. Как ни странно, ничего не болело. Отбитая при ударе о стену спина прекрасно сгибалась, перед глазами больше не стояла туманная пелена, а неизменный спутник ритуала изгнания — головная боль затаилась, дожидаясь лучших времен. Не дождешься, сука.
Если бы не жалила холодом смотанная в клубок бесовская сила, я бы и вовсе был просто счастлив. А так… так — живой, да и ладно. И пусть беспрестанное хождение по лезвию ножа давно стало поперек горла, жаловаться было грех: вырванная из бесов «скверна» делала меня быстрее и сильнее; я стал гораздо лучше видеть в темноте, научился залечивать неглубокие порезы и рассаженные о стену костяшки. И пусть братья-экзекуторы по части колдовских способностей легко заткнут меня за пояс, но надо же с чего-то начинать?
Умывшись, я несколько минут разглядывал отражение своей осунувшейся физиономии в висевшем у рукомойника зеркале, потом опять завалился на кровать. Настроения читать не было, особого желания устроить скандал из-за запаздывающей кормежки — тоже. Принесут, никуда не денутся. А пока вздремну хоть, вымотался — сил нет…
Вздремнуть мне не дали. Стоило закрыть глаза и потихоньку начать проваливаться в полудрему, как залязгали запиравшие дверь засовы.
— На выход. — Ехидная ухмылка заглянувшего в камеру надзирателя ничего хорошего не сулила.
— С вещами? — поднимаясь с кровати, в шутку уточнил я.
— Вещей не надо, — оттеснил тюремщика в сторону невзрачный мужчина средних лет в неприметном сером сюртуке. Невысокий, худощавый, с аккуратно подстриженными темными волосами. Но не прост мужичок, совсем не прост: на шее — пижонский шелковый платок, на среднем пальце правой руки — массивная золотая печатка с очень недешевыми камушками. Оружия на виду нет, но это еще ни о чем не говорит.
— А вы, собственно, кто? — насторожился я.
— Неважно. Ты поторопись лучше.
— Поторопиться несложно. — Проскользнувшие в голосе «серого сюртука» командирские нотки мне категорически не понравились. — И тем не менее могу ли я взглянуть на подтверждающие ваши полномочия бумаги?..
— Я же говорил вам, господин Заре, он у нас со странностями. — Подавившийся смешком надзиратель с великим трудом удержался от того, чтобы не расхохотаться в голос, но куда интересней оказалась реакция самого господина Заре.
— Выводите, — только и буркнул он, пропуская в камеру двух невысоких, но крепких парней в одинаковых серых сюртуках.
— Лицом к стене, руки за спину, — приказал крепыш, теребивший в руках какой-то шнур.
Второй демонстративно расправил плечи, и спорить с ними расхотелось окончательно.
Тяжело вздохнув, я отвернулся к стене, завел руки за спину и на запястьях тотчас затянули сильно врезавшийся в кожу шнур. Проверив узел, «серый сюртук» велел шагать на выход и, подгоняя меня тычками в спину, потопал следом.
Уже очутившись во внутреннем дворике тюрьмы, я завертел головой по сторонам, но не увидел никого из надзорной коллегии. И что это получается? Меня переводят? Но куда? И зачем?!
— Пошел! — Крепыш толчком меж лопаток направил меня к карете, запряженной парой гнедых лошадей.
— Открывайте ворота! — распорядился толковавший с тюремными охранниками четвертый «серый сюртук» и махнул сидевшему на козлах кучеру.
Я хотел было вновь попытаться прояснить ситуацию, но заработал еще один тычок в спину и полез внутрь. С двух сторон меня тут же стиснула пара «серых сюртуков»; Заре и прибежавший от ворот парень уселись на лавку напротив. Послышался удар хлыста, и подпрыгивавшая на неровной брусчатке карета выехала с тюремного двора.
— Господин Заре, а куда вы все-таки меня везете? — поинтересовался я некоторое время спустя, почувствовав, как начинает поддаваться стянувший запястья шнур. Нет, завязавший узел охранник постарался на совесть, но избавляться от пут меня учили не чета ему мастера.
— Помолчи, — поморщился Заре.
— И все же, не будете ли вы любезны…
— Заткнись, — на этот раз меня перебил парень, сидевший слева.