— …а некоторых — вернувшихся «не в себе» — досрочно освобождают, — продолжил мысль Джек. — Остается понять, при чем здесь убитый таможенник. Ладно, Рох должен нас просветить…
— Имя?
— Эдвард Рох.
— Род занятий?
— Заключенный.
— Отбываете наказание в «Ржавой кирке»?
— Да.
Допрос лучника проходил по всем правилам: в подвал приволокли переносной столик, и постоянно облизывавший губы писарь без остановки скрипел пером по бумаге. Сам Рох особого впечатления не производил — моих лет парень, от легкой припухлости которого не смогли избавить даже тюремные харчи. Давно не стриженные русые волосы, открытый взгляд светло-голубых глаз. И только ладони с длинными узловатыми пальцами выбивались из общей картины. Не так прост лучник, как прикидывается, совсем не так прост…
— И чем же ты там занимаешься? — Джек тоже понял, что разговорить стрелка задача не из легких. Не иглы же ему под ногти загонять, в самом деле. Хотя, если придется…
— На кухне кашеварю.
Парень ничем не выдал своего удивления начавшимся допросом, и было непонятно: то ли он не сообразил, куда попал, то ли искусно скрывает эмоции. Зато стало ясно, чего он такой откормленный.
— И все?
— Да.
— Непыльная, значит, работенка? — улыбнулся Джек.
— Не жалуюсь, — поджал губы Рох. — Не подскажете, меня надолго во флот?
— Обратно не терпится? — Я зашел парню за спину.
— Если место на кухне займут, на общие работы определят.
— Ну да, место хлебное, желающих много, — кивнул Пратт. — На свободу уже и не хочется, поди?
— К чему эти расспросы? — наконец не выдержал Эд. — Чего вам от меня надо?
— Ну, ты ведь человек не бедный, так? — хищно улыбнулся Джек.
— Я?! — Парень даже растерялся от такого вопроса. — Да у меня ни гроша за душой!
— Вот как? Люди большие деньги платят, чтобы в блок к «счастливчикам» попасть, а тебя туда бесплатно определили? — потеребил серьгу в левом ухе мой рыжий компаньон. — Как-то странно получается…
— Деньги не главное, главное с людьми уметь договариваться, — ничуть не смутился Эд.
— А ты умеешь?
— Просто так на кухне работаю, что ли?
— Логично, — хмыкнул Джек и задумался. Надавить нам на парня было нечем. Нет, надавить-то как раз не проблема. Стоит только костоломов свистнуть, все расскажет. Только это время займет. А если мы пустышку вытянули, то и вовсе нехорошо получится. — А другого рода услуги ты никому не оказывал?
— Какого еще другого рода? — забеспокоился парень. — Вы за кого меня принимаете? Да кто вы вообще такие?
— Кто мы такие, тебе знать не обязательно. — Пратт ухватил парня за подбородок и поднял лицо к свету. — Важно другое: теперь только от тебя зависит — отправишься ты на виселицу или еще поживешь. Понимаешь, о чем речь?
— Нет! — выдавил из себя лучник.
— Где ты был позавчера ночью? Кто вывел тебя из тюрьмы и дал лук? Кто сопровождал? — отпустив подбородок парня, заорал Джек. — Отвечай!
— Что за бред?! — завопил в ответ Рох. — В тюрьме я был, где еще? Да вы у охранников спросите! Чего придумываете?
— И спросим, — улыбнулся Пратт, которого эти крики ничуть не впечатлили. Теперь уже сомнений не оставалось — стрелял Рох. Словами не объяснить, но проскользнула у него фальшивая нотка. — Только мы это от тебя услышать хотим. Если расскажешь, отсидишь свое — и гуляй на волю. Запираться будешь… Да нет, все равно расскажешь. Только к чему тебе тогда свобода-то? Без рук, без ног. Сам на виселицу попросишься.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — заявил Рох и упрямо сжал губы. — Я был в тюрьме. Я никого не убивал.
— Молодой, — повернулся Пратт к писарю, — кликни костоломов, в пыточную тащить клиента неохота.
— Рассказывай. — Я хлопнул каторжанина по плечу. — Пока не поздно.
— О чем рассказывать? — прекрасно понимая, что взять на себя пять убийств равносильно весьма мучительной смерти на эшафоте, продолжил запираться парень. — Я в тюрьме был!
— Слушай, поможешь нам — никто об этом разговоре не узнает. — Я встал напротив Роха. — Без свидетелей, только мы втроем. Остаток срока на верфях отработаешь. Никаких новых обвинений. Никаких выступлений в суде.
— Ничем не могу помочь, — словно не слыша меня, заявил каторжанин.
— Можешь, Эд. И поможешь. — Я наклонился к нему и заглянул в глаза. — Джек, не пускай пока писаря обратно…
— Ты чего задумал? — обернулся стоявший у двери Пратт. — Себастьян, ты чего?
Я не ответил. Мне было больно. Намного больнее, чем будет Роху. Намного больнее, чем было бы ему в пыточной.
Руки намертво вцепились в дубовые подлокотники кресла, закрытые глаза налились чернотой. Загнанный в самые дальние закутки души бес встрепенулся и в который уже раз попытался вырваться на свободу. Наконец завладеть столь желанным телом. Разорвать в клочья оказавшийся слишком упрямым дух человека. И вновь у него ничего не вышло. Моя воля оказалась крепче натиска обессилевшего беса. Но видят Святые, как же мне было больно…
Я открыл глаза, и Рох закричал. Он кричал, кричал и кричал и никак не мог отвести взгляд от моих зрачков, чернота в которых потихоньку рассеивалась, будто оседающий на дно взбаламученного ногами болотца ил. На долю лучника пришлась лишь малая доля перенесенного мной, но и этого хватило с лихвой.
— Стоять! — заорал Джек на кого-то и придержал дверь. — Все в порядке! Так ведь, Себастьян?
— Именно. — Я несколько раз моргнул, привыкая к неожиданно ставшему слишком ярким свету факелов. Обычно, когда бес в очередной раз пробовал на прочность мою волю, приходилось отлеживаться несколько часов. А тут то ли Рох принял часть удара на себя, то ли нечистый толком не успел набраться силенок, но чувствовал я себя вполне прилично. Только вот глаза… — Воды принесите!